Citations
Я родилась в семье, в которой царило почитание книги. Мечта соединить две страсти - книгу и рисование - привела меня к любимому делу иллюстрирования детских книг. Прекрасные стихи и сказки, над которыми мне довелось работать, позволяли мне быть не просто иллюстратором, но и соавтором, создавшим свой сказочный мир, что стало фундаментом для всего моего творчества.
Лидия Шульгина любила и тонко чувствовала книгу, умела придать каждой из иллюстрированных книг черты неповторимого своеобразия и наполнить ее великим множеством разномасштабных персонажей. В ее книгах удивительным образом соединяются на одной плоскости - в одной иллюстрации - безудержная яркая метафоричность и наивная, почти натуралистическая бытовая реальность. Мир ее детских книг буквально перенаселен пушистыми травами и деревьями, трогательными лягушками, мышами и ежами, грустными зайцами, овцами и черепахами, мечтательными и задумчивыми собаками, медвежатами, слонами, крокодилами и людьми. С невероятной щедростью дарит автор своему маленькому зрителю-читателю фантастический мир - красочный, добрый и ироничный. Графика ее иллюстраций, я бы сказал, избыточна: здесь тысячи точек и штрихов, сделанных тончайшим пером, сотни персонажей, ювелирная лепка формы, изысканность фактур.
Мне не нравится, когда иллюстрации отводится скучная роль растолковывать текст. Поэтому всегда стараюсь нарисовать полную картину мира, предлагаемого автором, в котором герои смогут жить самостоятельной жизнью, создавая новые ситуации. Про себя я называю это параллельной сказкой.
Книги с ее иллюстрациями, издававшиеся в Москве, сразу же становились библиографической редкостью. График она была, как говорится, от Бога. Не просто блестящий профессионал, для которого не было ничего недоступного в рисунке -каждая линия становилась отражением любого движения ее души, ее чувства, ее внутреннего мира. Ее иллюстрации отличались удивительной выразительностью и неуемной фантазией - восхищением перед многообразием и красотой мира. Лидия Шульгина не просто соавтор писателя, ее филигранные в своей отточенности иллюстрации, замечательная культура оформления всего книжного организма делают из книги драгоценность, которую хочется хранить, которой хочется наслаждаться, держа ее в руках, передавать из поколения в поколение. В отличие от испещренной точками и штрихами книжной иллюстрации, в станковой графике Лидии Шульгиной превалируют скупость линий, выразительность силуэтов, выступающих на белой плоскости листа и создающих сложный ритм. Несмотря на лаконичность стиля, листы эти многослойны, многоассоциативны, социально-философский подтекст в них сочетается с психологической остротой образов, с размышлениями о сути бытия и тщете человеческих усилий перед лицом неотвратимой действительности. Если иллюстративная графика Лидии Шульгиной была производной остроты зрения, то станковое искусство - плод внутреннего зрения: ее взору, ее душе открываются как бы другие планы бытия.
В ее ранних работах штрих трепещет от детского нетерпения охватить все, и вместе с тем, не обронить ни волоска. Ни травинки, ни перышка с мирно дышащей сказки. Лист кажется не столько «местом действия», на котором иллюстрируется что-то «другое», отдельное от бумаги, какой-нибудь ежик или кот, - лист кажется участником опыта, лоном, где живая материя выращивается, множится и теснится по своим законам, и бумага - не «средство», чтобы передать изображение,
а плодородящая почва земли.
По старой приверженности к Книге она вышла к «теме», начав с иллюстраций к Евангелию. Пушистый штрих, знакомый нам по молодым работам, обволакивает новозаветные сюжеты. «Тайная вечеря» мягко и нежно, как куст листьями, обрастает «микросюжетами», в которых библейское переплетается с недавним и нынешним.
Это надо рассматривать, читать графический лист, как книгу, все время ощущая пластику целого, композиционно собранного, сквозь мерцание штриха.
Такая влюбленность в мир, перенаселенный живыми существами, заставляет вспомнить Дюрера, Брейгеля, других великих северян Средневековья. Но более всего откликается тут ее собственный ранний мир, в котором подробности жизни прорастают так уютно, мохнато, шерстисто, так нежно, что кажется - зла нет...
Вдруг понимаешь, что этот детски доверчивый штрих прикрывает отчаяние.